Константин Левтин - Комната с видом на волны
Одного оно только, мать его, не объясняет – отсутствия царапин на теле. Прыгать голым с дерева на дерево и не поцарапаться – это абсурд. А прыгать с дерева на дерево в защитном костюме, затем снять его, спрятать среди ветвей и только потом упасть – это дикий, больной на всю голову абсурд.
Тем более что, как и в варианте с левитацией и космическим кораблём пришельцев, будет трудновато найти причину полного отсутствия поломанных веток.
Вся эта чушь складно и нежно змеилась в его потускневшем сознании, будто позёмка, заметающая свежую могилу. Бретт резко вздрогнул. Он понял, что едва не заснул. Он постарался сосредоточиться и вспомнить, что же стало отправной точкой для всей этой мыслительной галиматьи.
А! Точно. Он хотел поговорить с этим Янгом. Что ж, похоже, действительно пришло время перекинуться словцом. Бретт медленно и аккуратно поднялся на ноги. Он потратил добрых десять минут, возвращая своим затёкшим и замёрзшим конечностям хоть какое-то подобие жизни. Кто знает, быть может, они ему вот-вот вовсю пригодятся.
Затем, учитывая известную любовь бородатого к стрельбе, Бретт прижался спиной к стволу так, чтобы ни единого кусочка его самого не выглядывало из-за дерева. И только после этого набрал побольше воздуха в лёгкие и прокричал.
«Янгкх!.. – начал было он, но то ли от холода, то ли от переживаний голос предательски засипел. Бретт откашлялся и начал снова: – Янг, ты там?! Послушай, меня зовут Бретт!»
«Не-е…", – хотел было продолжить он и сказать «не стреляй», но откуда-то на ум ему пришла заезженная мысль о том, что человеческий мозг очень плохо воспринимает все призывы, начинающееся с отрицательных частиц. Он попросту игнорирует все «не» и «без» и уделяет максимум внимания основному смыслу сказанного. Голубиное суеверие в чистом виде. Но Бретт готов был спрятать голову под крыло, лишь бы даже отдалённо не напоминать человеку с ружьём, что это самое ружьё можно снова пустить в ход.
«Убери оружие, и давай поговорим,» – наконец нашёлся он, как можно заменить опасную речевую конструкцию, и завершил свою импровизированную речь мира на одном выдохе. В ночном безмолвии морозного леса каждое его слово звучало ясно и громко, но затем будто тонуло в толще деревьев, не оставляя после себя ни отзвука, ни эха.
Бретт замолчал и весь обратился в слух. Он не слишком-то уповал на внятный и громкий ответ, но даже треск ветвей или характерный щелчок взводимых бойков подсказал бы ему многое. Но ничего не было. Только лесная тишина, такая же плотная, как подушка, которой тебя душат во сне. Такая же густая и беззвучная, как и в последние два часа.
Бретт прокричал ещё раз:
«Янг!.. Я знаю!.. Ты! Там!.. Давай!.. Поговорим!..» – и снова умолк, вслушиваясь в тишину леса. И снова ничего, кроме этой ватной тишины в воздухе. Охотник никогда не выжидает просто так. Очевидно, где-то в доме было спрятано оружие. Бретт его не нашёл, только вот бородатый этого не знал и с большой уверенностью предполагал, что после того, как он выстрелил в кого-то, этот кто-то вряд ли погонится за ним с пустыми руками.
«Твою же мать… – подумал Бретт. – Последние пару дней я только и делаю, что ору как резанный, и никто мне не отвечает. Что в этом доме, что в этом лесу. С той лишь разницей, что здесь я точно знаю, что мне есть с кем поговорить.».
Сон как рукой сняло. И страх прошёл тоже. Бретт был злым до чёртиков.
Ну что ж, похоже, что время разговоров прошло, так и не начавшись. Теперь настало время для провокаций. Бретт нагнулся, развязал шнурки на левом ботинке и стянул его с ноги. Покачал в руке – ничего себе, увесистый. Затем он поставил левую ногу на снег, молниеносно выглянул из-за ствола и спрятался снова. Метров семь. От силы девять. Бретт просунул руку внутрь ботинка и схватил его у основания язычка, выглянул из-за дерева и что было мочи швырнул ботинок в деревья у скалы.
Пока ботинок летел, Бретт успел снова спрятаться за ствол. Он ждал выстрела или вскрика, но через доли секунды услышал лишь шум потревоженных ботинком ветвей и глухой металлический гул, будто кто-то с всего размаха пнул здоровенную кастрюлю. Бретт продолжал ждать, но никакой реакции со стороны еловых зарослей так и не поступало. А вот нога без ботинка оказывается до сих пор могла мёрзнуть немного сильнее прежнего. И было что-то ещё… Что-то, что никак не давало его мыслям покоя. Что-то неправильное. Неправдоподобное. Неуместное… Металлический гул?.. Деревья, скала, снег и металлический гул? Что за?..
Может быть, Янг был роботом, и Бретт только что вырубил его, случайно попав тяжёлым армейским ботинком прямо в его полупустую стальную башку? Это бы многое объяснило… А ещё очень многое объяснилось бы, если б его там просто не было. Кто сказал, что Янг бежал сюда, чтобы укрыться? Куда логичнее, что он бежал сюда, чтобы убраться подальше. Простая и очень разумная, эта мысль резанула Бретта, словно ржавым ножом. Он даже забыл про смутивший его ранее звук.
Там, за этими грёбанными елями, был проход в скалах! Расщелина! И он только что дал Янгу три часа форы своим по-коровьему тупым выжиданием… Твою же мать! Бретт выскочил из-за дерева и, уже нисколько не сомневаясь, что его сию же секунду не пробьёт выстрелом в грудь, быстро пошёл вперёд.
Выстрела не было. Он доковылял до елей, припадая на ногу в носке и не переставая брызгать слюной и клеймить себя всеми знакомыми ругательствами, которые в непомерных количествах и будто по мановению похабной волшебной палочки всплывали в его голове. Бретту подумалось, что в его состоянии, характеризуемом частичной потерей памяти, это можно даже считать полезным упражнением. Он продрался сквозь колючие ветки, едва не сделав себе пирсинг в нижней губе, и замер как вкопанный. У самой скалы валялся его ботинок. Никакой расщелины не было.
***
Доподлинно известно, что в конце двадцатого века все документы были только на бумаге. Документооборот был страшной вознёй. Приходилось таскать пачки этих бумажек из кабинета в кабинет, подписывать, перепечатывать, хранить на огромных складах. Не говоря уже о том, что сначала понадобилось вырубить большую часть лесов на планете и построить тысячи грязнейших целлюлозно-бумажный комбинатов для производства этих отбеленных листов. Настоящая морока.
Затем появились компьютеры. Они стремительно развивались, становились компактнее, мощнее, дешевле и очень быстро нашли применение во многих областях жизни. Было разработано программное обеспечение для создания и обработки самых разнообразных данных: от бинарных чисел до трёхмерного видео. Появились относительно компактные хранители информации, цифровые фотокамеры и видеорекодеры и даже полноценные компьютерные сети. Всё было готово к тому, чтобы перевести бумажный документооборот в цифровой вид. Всё, кроме людей.
Ходят байки, что долгожданная модернизация документооборота в то славное время приняла форму повсеместного отказа от малоэффективного и трудоёмкого перетаскивание бумажных стопок из офиса в офис и его последующую замену на высокопроизводительное таскание по всё тем же кабинетам файлов, записанных на карту памяти. Цифровые данные, движущиеся отнюдь не по проводам со скоростью электронов, а в кармане двуногого животного, регулярно останавливающегося, чтобы потрепаться с привлекательными сотрудниками противоположного пола и выпить третьесортного кофейка из автомата. Это была победа новых технологий. Торжество прогресса. Смешно сказать, но в наше время это тоже правда. В иных масштабах и в других декорациях, но сущая правда.
Восемнадцать тяжёлых броневиков светло-серого цвета шли колонной по разбитой, занесённой серым песком дороге. Бесконечно длинной и почти прямой асфальтовой дороге посреди пустынного ничего, крошащейся под массивными колёсами.
Броневики держали скорость восемьдесят миль в час и расстояние между задним и передним бампером в пять метров. Скорость была просчитана и предписана Министерством здоровья и охраны труда. Только придерживаясь её на девяноста процентах маршрута, водители, техники и солдаты в защитных костюмах второй степени могли вернуться домой, облучёнными такой дозой, которую современная медицина ещё могла компенсировать. Три маршрута туда и обратно, и весь состав колонн списывали на гражданскую работу, а заражённые машины оставляли на вечной парковке на самом краю спальной зоны. Настоящий океан денег, который каждые два месяца смывали в унитаз и смачно плевали вслед.
Восемнадцать тяжело бронированных аппаратов и только шесть из них действительно имели хоть какой-то смысл. Остальные были подсадными утками. Но даже те шесть были излишними. То, что они везли в своих полупустых кевларовых животах, могло запросто уместиться в пачку из-под сигарет и с лёгкостью было бы перевезено одним-единственным человеком в защитном костюме четвертой степени на мощном кроссовом мотоцикле.
